КомментарийПолитика

Дуров и политзеки

Леонид Гозман размышляет о том, как решать вопросы с Telegram в правовом государстве

Дуров и политзеки

Оппозиционные активисты с плакатом «Свободу политзаключенным» во время акции в поддержку российских политзаключенных в Санкт-Петербурге, Россия, 10 ноября 2012 года. Фото: Анатолий Мальцев / EPA

Люди профессиональные про Дурова уже все объяснили. И про то, чем прекрасен Telegram, и про то, чем он ужасен. И про связи Дурова с Путиным и с Макроном, с наркобаронами и с Фантомасом. И про то, что он пятьдесят раз был в Москве, хотя говорил, что не был, и про то, зачем прилетел во Францию, зная, что там его арестуют. Объяснили и почему его надо немедленно освободить (полностью, а не под надзор) и почему посадить пожизненно. Мне, дилетанту, по самому факту задержания добавить нечего.

Но кроме самого задержания есть реакция на это событие и есть проблемы, которые оно обнажает. Проблемы, выходящие далеко за ситуацию с Дуровым и Telegram.

Реакция на задержание поразительна. Мария Захарова, бесстрашно вставшая в ряды защитников свободы слова, которую символизирует Дуров, от тоталитарного диктатора Макрона, — это впечатляющее зрелище. Как и Z-патриоты, которые пока не предложили в отместку разбомбить Париж, но завтра предложат. Как и всякие замечательные люди, которые на этом примере поясняют, что свободно дышится только в России.

Почему они все это делают, я не знаю. То ли, действительно, у армии РФ многое завязано на Telegram, и возникли угрозы. То ли просто используют повод для того, чтобы покричать. Или и то и то вместе. Более интересна реакция либеральной общественности.

Давайте не будем относить к таковой всяких либералов по вызову, которые просили разрешения на митинги возле французского посольства. Эти просто увидели возможность, сохранив, как им кажется, лицо, оказаться в одном ряду с властями, доказать, что, несмотря на отдельные критические замечания, они свои.

Здание суда в Париже где проводилось заседание по делу Павла Дурова, Франция, 28 августа 2024 года. Фото: Mohammed Badra / EPA-EFE

Здание суда в Париже где проводилось заседание по делу Павла Дурова, Франция, 28 августа 2024 года. Фото: Mohammed Badra / EPA-EFE

Я про настоящую либеральную общественность — а она есть, и в России, и за границей.

Мнения, естественно, разные, но «Свободу Дурову!» звучит, пожалуй, чаще всего. И не поддерживать этот лозунг вроде даже неловко.

Попробую, тем не менее.

Для меня приоритетно не «Свободу Дурову», а «Свободу политзаключенным».

Про них, в отличие от Дурова, я точно знаю, что они ни в чем не виновны, что они жертвы бесчеловечной системы, что они добровольно пошли этим крестным путем во имя своей страны и каждого из нас. Мне не нужно, чтобы прокуратура объяснила мне, в чем и почему она их обвиняет, мне не нужно смотреть доказательства их вины — я и так знаю, что виновны не они, а те, кто их держит в неволе. И я знаю, что ни у кого из них нет надежды на справедливый суд, потому что в России нет суда. Мне по своему опыту известно: говорить что с судьей, что со стенкой — одно и то же. Был бы я в коллегии присяжных по делу любого из них, вердикт мой готов: «Невиновен!»

А вот если бы мне довелось рассматривать в качестве присяжного дело Дурова, я должен был бы внимательно смотреть доказательства, и моя позиция зависела бы именно от них. Изначальной точки зрения о его виновности или невиновности у меня нет.

Я не требую публично немедленной свободы Дурову еще по одной причине. В мире постоянно творится несправедливость по отношению к миллионам и десяткам миллионам людей. Диктаторы по всему миру бросают в тюрьмы своих противников. Власти Китая совершают ужасные вещи по отношению к уйгурам. Ким Чен Ын, талибы, иранские аятоллы осуществляют акты жестокости и беззакония ежедневно. Друг Путина Мадуро силой удерживает власть. Список бесконечен.

Я не могу выступать за всех. Невозможно подписать все петиции, невозможно выйти на все пикеты. Невозможно жертвовать всем, кто в этом нуждается.

Да и если сто́ит чего-то наш голос, то при возвышении его по тысяче раз на дню он обесценится. Надо, как ужасно это ни звучит, делать выбор.

И я выбираю выступать, во-первых, за своих, ситуация которых для меня кристально ясна, то есть за наших политзаключенных, а во-вторых, за тех, за кого, кроме меня и таких, как я, никто не заступается. А это, опять же, наши политзаключенные. Дуров же в моей поддержке не нуждается. Он на территории правового государства, у него есть адвокаты, есть возможность организовать PR в свою защиту. Ну а если за ним что-то и вправду очень серьезное, и он почувствует, что проиграет в суде, то просто покинет Европу — ему же даже браслет не надели.

За требованием немедленной свободы Дурову, за представлением, что это атака на свободу, лежит еще и глобальное недоверие к государству — к любому. Всё, что оно делает, плохо, всё направлено на ограничение человеческой свободы. В случае современного российского государства, в случае дружественных РФ диктатур такая точка зрения вполне обоснована — после опыта жизни в России мы, наверное, всегда будем с подозрением относиться к любой государственной машине. Тем не менее, не уверен, что, при понимании всех несовершенств, такое априорное недоверие справедливо по отношению к Франции или, допустим, США.

Надпись на фасаде здания, в котором расположен офис Facebook в Германии, в городе Гамбург. Фото: Bodo Mark / EPA

Надпись на фасаде здания, в котором расположен офис Facebook в Германии, в городе Гамбург. Фото: Bodo Mark / EPA

Государство, в идеальном варианте, должно заботиться о безопасности людей и о предоставлении им возможностей для самореализации. А для этого оно занимается разнообразным регулированием, без которого, что бы ни говорили либертарианцы, совместная жизнь людей невозможна (разумеется, это регулирование очень часто избыточно — но избыточно оно не всегда!).

Например, после того как автомобили стали массовым явлением, оказалась очевидна необходимость установления каких-то правил их использования — иначе эта тяжелая железная штука просто поубивает людей. И вот государство говорит, что нельзя ехать на красный свет, что использовать надо определенную сторону улицы, а превышать скорость запрещается. А потом появились и другие правила, защищающие людей уже не от наезда, а от порчи среды обитания — требования к качеству бензина. Все с этим смиряются — никогда не слышал, чтобы о запрете проезда на красный говорили как о подавлении свободы. Другое отношение, конечно, если эти правила не для всех, если есть кто-то, кроме служб спасения, кому можно их не соблюдать, — но это уже специфика нашего Отечества.

Социальные сети изменили нашу жизнь не меньше, чем автомобили, мобильная связь и компьютеры. Ими пользуются миллиарды людей.

Лично я пока не чувствую потребности в их регулировании, но я лишь индивидуальный пользователь, я не знаю, какое воздействие они оказывают на бизнес, на безопасность, какие возможности дают злоумышленникам.

Но я понимаю, что нормальное государство должно этой проблемой озаботиться.

Это сложнее, чем в случае правил дорожного движения или даже транснациональных корпораций, которые производят что-то, что можно потрогать руками. Да, они переводят свои заводы в удобные для себя страны, но их продукция материальна, она движется и пересекает границы. А Facebook или Telegram? Мы знаем, где их head-quarters, но сами они везде, в воздухе. Попытки регулирования неизбежно должны были начаться, может быть, всерьез они начинаются именно сейчас.

Подросток с ироничным листом А4, на котором ориентировка на Павла Дурова. Фото: Дмитрий Цыганов

Подросток с ироничным листом А4, на котором ориентировка на Павла Дурова. Фото: Дмитрий Цыганов

Я не знаю, является ли случай Дурова покушением на свободу слова — об этом много говорят, но пока я не видел убедительных для себя доказательств. Даже требование сотрудничества со спецслужбами, когда речь идет не о диссидентах, а об уголовниках, не кажется мне, априори, неприемлемым. Есть же в разных странах законы, которые объявляют правонарушением неинформирование полиции о ставшем вам известным факте подготовки преступления. Чтобы заземлить: вы слышите разговор, в котором некие люди обсуждают, как и где они подстерегут девушку, чтобы потом ее изнасиловать. Любая полиция не идеальна, но, по моему мнению, если вы не проинформируете полицейских об этом разговоре, вы соучастник. Не знаю, разумеется, имеет ли что-то подобное отношение к Дурову.

Конечно, черт в деталях. Если от мессенджера требуют открыть конкретный случай по решению суда, это одно. Если же государство хочет получить доступ вообще ко всему, что ему интересно, да еще и без особых формальностей, то, если оно этого добьется, это станет концом приватности и неизбежным произволом.

Даже если этот доступ будет у властей правовых государств — во-первых, и они не идеальны, во-вторых, от них он рано или поздно появится и у условного Бастрыкина.

Но скажу совсем ужасную вещь. Свобода слова, как и любая свобода, тоже может быть объектом ограничений. Мы же принимаем пределы свободы действий — «свобода моего кулака заканчивается там, где начинается твой нос!». Но если мои слова создают угрозу жизни других людей, разве не должен я отвечать за них, в том числе, и перед судом. Я, например, точно не считаю правильным, что какие-то радикальные проповедники открыто призывают к насилию и убийствам, продолжая при этом находиться под защитой законов цивилизованного общества. Или что с экранов российских телевизоров звучат призывы к убийству украинцев, разрушению европейских городов или уничтожению несогласных с политикой Путина внутри России. Всё при этом понимаю и принимаю, про Первую поправку и про святость свободы. Но да, ты можешь кого-то сильно не любить — евреев, гомосексуалов или либералов, ты можешь публично выражать свои чувства по отношению к ним, но как только ты призываешь к насилию, ты становишься преступником.

Здесь невозможно установить исчерпывающие формальные правила — всегда будут пограничные случаи. Но для того и суд, причем, не компьютерный, а суд, который вершат люди. А Дурову и всем нам удачи — чтобы не совершилось несправедливости, чтобы не пострадали наши права на самовыражение и получение информации. И еще раз спасибо Павлу Дурову за Telegram.

pdfshareprint
Главный редактор «Новой газеты Европа» — Кирилл Мартынов. Пользовательское соглашение. Политика конфиденциальности.