Интервью · Политика

«Да, это она. Тело не тронуто, только выстрел в голову»

Проект «7 октября» уже год рассказывает истории погибших во время атаки ХАМАС. Поговорили с продюсером Ольгой Ципенюк

Мира Ливадина, специально для «Новой газеты Европа»

Фото: octobersevennet / YouTube

За год проект «7 октября» рассказал более 900 историй погибших при теракте. И продолжает это делать. Одна из создателей и креативный продюсер проекта Ольга Ципенюк — рассказывает о том, как нельзя молчать.

Через три недели после совершенного ХАМАСом 7 октября 2023 года теракта в Израиле несколько русскоязычных жителей этой страны на собственные средства создали виртуальный мемориал. На фоне отрицания или в лучшем случае замалчивания масштабов трагедии леволиберальными СМИ они хотели одного: чтобы мир узнал имена всех убитых (более 1200 человек) и имя их главного убийцы. И у восьми рядовых израильтян это получилось. Проект получил название «7 октября». За год он устами известных людей рассказал миру более 900 историй погибших и продолжает это делать. Называет имена и возраст, рассказывает, что эти люди любили, о чём мечтали, каковы были их последние минуты…

И никаких барьеров: 7 октября погибли не только евреи, но и представители других национальностей: англичане и канадцы, украинцы и белорусы, грузины и молдаване, филиппинские сиделки, тайские студенты, практиканты из Африки…

Ролики с историями убитых уже записали (совершенно безвозмездно) ведущие российские, израильские и европейские медийные лица: от Дмитрия Муратова до Берла Лазара, от Лаймы Вайкуле до Варвары Шмыковой, от Данилы Козловского до Максима Галкина. От Аркадия Воложа до Дмитрия Гудкова, от Ивара Калныньша до Александра Филиппенко. От Кирилла Серебренникова до Валерия Тодоровского.

Спикеры — не обязательно евреи, и не обязательно граждане Израиля. Многих не пришлось просить — они сами связались с создателями проекта, сочтя участие за честь.

За год у проекта появились доноры.

«Мы рассказываем о каждом убитом. Мы хотим, чтобы в любом уголке земного шара те, кто думает и говорит по-русски, увидели и узнали этих людей. Их расстреливали десятками в чистом поле, поливая автоматным огнем; их убивали целыми семьями, спящими в постелях; их пытали: детей — на глазах у родителей, родителей — на глазах у детей; их угоняли в Газу — молодых девчонок, малышей-трехлеток, старух в инвалидных колясках».

Каждый ролик о погибшем 7 октября заканчивается фразой спикера: «Его/ее/их убил ХАМАС».

Члены семей израильских заложников принимают участие в акции протеста, приуроченной к годовщине теракта ХАМАС, рядом с резиденцией премьер-министра Израиля в Иерусалиме, 7 октября 2024 года. Фото: Atef Safadi / EPA-EFE

«Новая газета Европа» поговорила с Ольгой Ципенюк, одной из создателей и креативным продюсером проекта «7 октября». Именно Ольга придумала формат проекта. В прошлом она работала креативным директором издательского дома «Коммерсантъ», много лет вела собственную рубрику в журнале «Огонек», писала сценарии, песни и стихи к кинофильмам, тексты для группы «Машины времени». В Израиле Ольга живет уже 30 лет.

Шок

Ольга Ципенюк. Фото: Ernest Aranov

— Ольга, ваш виртуальный мемориал «7 октября» — не только про погибших евреев. ХАМАС убивал граждан и других стран и национальностей, и филиппинских рабочих, и африканских студентов, приехавших на стажировки. Расскажите для начала, кто еще погиб в тот день?

— Нобелевский лауреат Дмитрий Муратов рассказывал у нас историю араба-водителя из Иерусалима, который по-арабски умолял террористов не убивать его. Но был убит — арабами же. Убивали всех без разбора: арабов-христиан и арабов-мусульман, друзов и тайцев, непальцев и филиппинцев. Погибло много русскоговорящих — мы условно называем их «русскими», но этнически это и украинцы, и белорусы, и молдаване. Были убиты граждане Канады, США, Франции, Германии, Англии. 

Важно понимать: терроризм не имеет национальности, не ведает различий, это зло античеловечно само по себе, и питается не только антисемитизмом, он зачастую — лишь триггер.

Корень многих проблем в том, что для такого зла не имеет ценности как чужая жизнь, так зачастую и своя собственная.

Как вообще родилась идея виртуального мемориала, ставшего потом проектом «7 октября»?

— Эмоции, сопровождающие нас после 7 октября, сложно объяснить человеку, который никогда не жил в Израиле. К сожалению, в здешней действительности теракты и гибель людей являются частью рутины, как ни чудовищно это звучит. Я сама приехала в Израиль в 1994 году, застала здесь не одну интифаду (этот термин часто используется при описании эскалаций палестино-израильского конфликта, начиная со второй половины 1980-х годов.Прим. ред.). Городские автобусы взрывались примерно раз в две недели, в том числе возле моего дома. Пять погибших, семь погибших — эти цифры казались чудовищными. И всегда казалось, что эти пять или семь скорбящих семей — часть твоего ближнего окружения, так много о них говорили люди и писали СМИ. Личные истории каждого неизменно становились частью общей скорби страны. Именно поэтому масштаб трагедии 7 октября, когда счет погибших шел не на единицы, а на десятки, а потом на сотни, стал таким катастрофическим.

Автомобили и личные вещи, оставленные после теракта, недалеко от места проведения музыкального фестиваля на юге Израиля, 10 октября 2023 года. Фото: Atef Safadi / EPA-EFE

В этот день страна замерла у экранов. Парализованные шоком, мы смотрели на бегущую строку, в которой стремительно менялось число погибших: сначала 10, потом 20, 40, 100, 140... Ты реально не верил своим глазам. Цифры сложились в страшное число 1 200, и оно никак не укладывалось в голове. Это невероятное количество жертв для маленькой страны: практически каждый убитый оказывался знаком тебе через три-четыре рукопожатия, каждый — отец или сын, сосед или одноклассник, брат или однополчанин, невеста или подруга кого-то, кого знаешь лично.

Ощущение тотального ужаса и беспомощности было настолько острым, что поначалу парализовало, но потом, наоборот, мобилизовало. Не только нас, журналистов, — всю страну. Надо было видеть, как в первые дни после трагедии люди сплотились, как помогали выжившим, беженцам, солдатам. Страну охватило невероятное единение, и в человеческом, и в организационном смысле. Собирали деньги и посылки, принимали семьи из сгоревших кибуцев и готовили еду для тех, кто остался без крова, волонтерили в больницах и социальных службах.

Мне позвонила Илона Левински, моя многолетняя коллега — мы начинали работать вместе в одном из самых больших русскоязычных рекламных агентств Израиля. Позвонила со словами: «Об этом нельзя молчать. Давай подумаем, как сделать, чтобы о нашей трагедии узнали все». Действительно, если в первые дни после 7 октября мир находился в шоке от случившегося, то со временем позиция людей и их отношение к Израилю стали стремительно меняться. 

Всё зависело от дозы правды, которая была доступна в разных странах, от того, какими источниками информации пользовались люди, как эти источники свою информацию фильтровали и обрабатывали.

Илона собрала небольшую команду, в которую вошла продюсер Лика Длугач, режиссеры и операторы Павел Вайншток и Денис Цейтлин, дизайнеры Илья Ловцов и Виктор Лобыцын, контент-менеджер Даниил Маштаков и я. Мы поговорили и поняли, что хотим донести до людей правду о трагедии, хотим, чтобы ее жертвы остались в памяти людей, как остаются все жертвы терактов в нашей стране, — с той лишь разницей, что на этот раз их количество превосходило все мыслимые пределы. Решили попробовать рассказать о каждом, погибшем 7 октября. Это невероятно амбициозная задача — оглядываясь назад, я понимаю, что мы по-настоящему не осознавали, за что беремся. Но взялись… и отступать стало некуда.

Акции протеста с призывом израильского правительства помочь спасти заложников, удерживаемых боевиками ХАМАС в секторе Газа, у военной базы Кирия в Тель-Авиве, Израиль, 14 октября 2023 года. Фото: Abir Sultan / EPA-EFE

— Как придумывали подачу и саму форму высказывания о катастрофе?

— Все члены нашей небольшой команды имели либо креативный, либо маркетинговый бэкграунд, у всех был опыт работы с русскоязычными СМИ. Полем, на котором мы решили действовать, с которым мы умеем коммуницировать, стала русскоязычная аудитория. В первые дни после трагедии сформировалось два формата, в которые укладывалась информация о случившемся. Первый — списки погибших. Их составляла армия, социальные службы, больницы, морги. Списков было множество, но все они были устроены примерно одинаково: имя-фамилия, возраст, место жительства. Вторым форматом, который использовали и израильские, и мировые СМИ, были так называемые лонгриды: большие журналистские расследования об убитых, об их семьях, обстоятельствах гибели, о местах наиболее жестокой резни. Нам было ясно, что дублировать эти формы в том или ином виде нет смысла: большинство из них были доступны в том числе и на русском языке. Писать свои тексты о каждом из 1200 убитых — нереально, составлять еще один перечень погибших тоже незачем. При этом 

было ясно, что формат подачи информации должен стать очень лаконичным, но за каждым условным «номером в списке» важно показать живого человека.

Всю профессиональную жизнь я работаю со словом и хорошо понимаю, как действуют фоносемантика, ритм и повторы, как их использовать и комбинировать, чтобы добиться максимального эмоционального эффекта. На меня легло создание текстов для будущих видеоисторий, проще говоря — тех слов, которые будут произносить чтецы-презенторы. Понимая, что придется иметь дело с онлайн-аудиторией, привыкшей к клиповому восприятию информации, мы договорились о коротком формате: не более 1 минуты, не более 700–800 знаков текста.

Для каждой истории, кроме имени и возраста убитого, нам нужен был хоть какой-то набор дополнительных фактов. Хотелось узнать, в какой семье человек жил, где работал, что любил, важно было знать обстоятельства гибели. При этом в первые недели после трагедии царил информационный хаос, многие числились пропавшими без вести, непрерывно шла идентификация тел. В таких условиях мы начали работу. Нам важно было донести до аудитории главное сообщение: 7 октября года 2023 года ХАМАС убил сотни невинных людей. Важно было зафиксировать факт катастрофы и вслух назвать виновного. Так родился единый для всех видео финал: после имени и возраста погибшего звучит фраза «Его — или ее, или их, — убил ХАМАС 7 октября 2023 года».

— Как вы пришли к идее о том, что истории погибших должны озвучивать публичные узнаваемые лица, а не кто-то из вашей команды?

— На самом деле это довольно напрашивающийся ход, подсказанный нашим профессиональным бэкграундом — работой в рекламе. Не секрет, что сообщение, поданное известным персонажем, так называемым «медийным» лицом, привлекает более широкую аудиторию, чем та же информация, рассказанная человеком малоизвестным. Поначалу мы планировали привлекать только израильских «селебритиз»: актеров, политиков, бизнесменов, журналистов, популярных блогеров. Но Израиль — маленькая страна, русскоязычное медийное пространство тут тоже невелико, и, если мы ориентируемся на мировое русскоязычное сообщество, этого нам явно недостаточно. Тогда мы решили обратить свое внимание на Москву и Европу, куда с началом войны уехали многие российские знаменитости.

Екатерина Шульман в проекте «7 октября». Фото: octobersevennet / YouTube

Надо отдать должное нашим монтажерам, режиссерам и дизайнерам, которые создавали визуальное лицо проекта. Им удалось выдержать баланс между презентором и погибшим, не перетягивая внимание зрителя на известных людей. Давайте вспомним, как выглядят наши видео: на экране появляется человек, хорошо знакомый аудитории, — Максим Галкин или Виталий Манский, Владимир Сорокин или Ивар Калыньш. Следом зритель видит фотографию погибшего — это некоторый тизер, никто еще не знает этого человека. Фото вновь сменяется лицом чтеца — внимание зрителя фиксируется на известном человеке, который рассказывает историю убитого. И когда в конце фото погибшего появляется снова, его лицо уже знакомо, а рассказанная история жизни и гибели делает этого человека ближе.

Презенторы

— Как отбирали презенторов?

— У меня в «Огоньке» много лет была авторская рубрика больших интервью, так что со многими известными деятелями культуры, политики, бизнеса я сохранила хорошие контакты. Мы связывались с ними и предлагали участие в проекте. Те, кто давал согласие, переходили под опеку Лики Длугач, нашего линейного продюсера. Она профессиональный журналист, теле- и радиоведущая, в свое время была виджеем телеканала MTV — словом, человек, который умеет выстроить рабочий процесс с известными персонами.

Изначально мы решили, что игнорируем политическую позицию презенторов. Важно было их отношение к Израилю, готовность объединиться с нами в скорби по невинно убитым. Но в ходе работы над проектом постепенно сформировалось его довольно четкое «человеческое лицо». Кто-то мне сказал: «Ну, у вас, конечно, парад “хороших русских”». Может быть. Так получилось. Возможно, это случайное совпадение. Как только мы начали выпускать первые ролики, многие известные люди обращались к нам сами. Звонили, писали: «Можно, я тоже приму участие? Мне это важно».

— Как вам технически удается записывать их — ведь эти люди находятся в разных точках мира?

— Мы сразу определились, что это будет только студийная съемка. Не вот это вот «а давайте Лёхе на полтос снимемся на айфон — ты на Кипре, я на Бали, он в Москве — и скажем хором: “Лёха, с днем рождения!”» Категорически не хотелось этой обаятельной «самопальной» атмосферы. Всё должно было быть строго и профессионально. Поскольку денег на аренду не было, съемки начали с того, что в офисе нашей компании в Израиле одно из помещений сделали студией. Арендовали оборудование и стали приглашать израильских журналистов, блогеров и политиков. Одними из первых у нас снялись Натан Щаранский, бывший министр обороны Израиля Авигдор Либерман, дикторы израильского «Девятого канала». 

Все откликались сразу. Когда мы поняли, что хотим расширить круг чтецов, то взгляд, естественно, обратился к России.

Я была креативным директором издательского дома «Коммерсантъ», жила и работала в Москве, так что в медийной сфере остались хорошие связи. Лика Длугач тоже имела богатую записную книжку, которая и позволила нам найти в Москве студию, оборудование и съемочную группу. Нашлись и люди, которые согласились это оплатить.

Дальше мы стали искать помощников в разных городах. Чаще всего это волонтеры, которые помогают найти студию и съемочную группу. Когда есть студия и оператор, мы связываемся с презенторами и назначаем съемку. Это, конечно, всегда настоящий паззл: собрать таких людей вместе и в одном месте. К примеру, найти день, когда в Берлине будут одновременно свободны Кирилл Серебренников, Владимир Сорокин и Екатерина Шульман, договориться с каждым, объяснить, чего мы хотим, привести их в маленькую студию на окраине города… — тот еще квест. Но Лика умудряется это проделывать.

В Израиле мы снимаем приблизительно каждые две недели. В Москве снимали восемь раз. Дважды снимали в Нью-Йорке: Гарри Каспарова и Софью Капкову. В Лондоне — Евгения Кисина и Алису Хазанову. На Кипре — Веру Полозкову и Станислава Белковского . В Амстердаме снялась большая команда канала «Дождь». Были съемки в Женеве, в Буэнос-Айресе, в Бишкеке, в Риге, в Таллинне, в Тбилиси, в Ереване, в Барселоне, и эта география продолжает расширяться.

— А были ли отказы среди людей, к которым вы обращались с просьбой прочитать историю погибшего?

— Да, были. Их число росло пропорционально изменению ситуации в России — с грустью должна это зафиксировать.

— А какие мотивировки?

— Я бы выделила две основных, исключая ситуации, когда, например, знаменитая пожилая актриса просто сказала: «Не хочу. Буду плакать и не смогу дочитать до конца». По этой причине 

мы не смогли, к огромному сожалению, снять Римаса Туминаса: эмоционально для него это оказалось тяжелой задачей. Пытались дважды, а третьей попытки не случилось — он скончался.

Что касается причин отказа, не связанных с эмоциями… Одна заключалась в том, что основная масса уже снявшихся презенторов — люди с ярко выраженной антивоенной позицией. Многие из них — так называемые «релоканты», многие занесены в список иностранных агентов. Это хорошо видно, если в инстаграме или фейсбуке открыть наши страницы и взглянуть на мозаику из портретов. Те, кто отказывался, говорили: «Если я появлюсь в такой компании, у меня будут неприятности». То есть к сути проекта у них вопросов не было, вопросы были к тому, чтобы встать в ряд с другими его участниками.

Есть и вторая причина, ее никто не озвучивал, но она, думаю, лежит на поверхности. Мы знаем, что в России на людей творческих профессий оказывается давление: возможность работать, сниматься, выступать на сцене часто напрямую зависит не просто от политической позиции, но и от ее публичного озвучивания. Поэтому кто-то не хочет, чтобы скорбь о погибших израильтянах стала причиной вопроса: «Почему это вы скорбите об одних и не скорбите о других?»

Андрей Смоляков в проекте «7 октября». Фото: octobersevennet / YouTube

— Ровно так вышло в случае с участвовавшим в вашем проекте российским актером Андреем Смоляковым. Военно-патриотические Z-каналы пеняли ему, что в ролике в поддержку Донбасса он сняться отказался, значит «еврейские дети ему дороже».

Да, ровно так. Уверена, что такие случаи усугубляют страх перед участием в нашем проекте. Я принимаю это с полным пониманием и никого не осуждаю: человек хочет жить и работать в России. Многие не имеют возможности уехать: не у всех есть на это деньги, не у всех есть еврейская кровь, не все готовы жить в Израиле или где-то еще. В общем, это выбор каждого. Но когда от участия в проекте отказываются люди, имеющие израильский паспорт, — мне по-настоящему больно. Страна дала тебе гражданство — вещь, скажем прямо, довольно ценную. Ты не должен был для этого в ней жить, работать на нее, платить налоги, посылать детей в армию. Просто получил вот такой подарок — лишь за то, что твоя бабушка родилась Сарой Моисеевной, — не сделав для страны ровным счетом ничего. И не выразить скорбь по ее погибшим… Нет, не в оплату того, что тебе дали паспорт, — это отвратительная мотивация. Просто мне казалось естественным для израильтянина увековечить память другого израильтянина, которого 7 октября убили по одной-единственной причине: за то, что он израильтянин. Но, видимо, опасения потерять работу в России — сильнее.

Погибшие

Семья Симан-Тов. Фото: Stories of Israel

— Сколько историй о погибших за год удалось записать?

— Тут важно различать количество историй и количество имен. ХАМАС убивал и пары, и бабушку с внучкой, и тетю с племянниками, и целые семьи. Таким образом, в одну историю может уложиться два, три, четыре, пять имен. Пример — семья Симан-Тов, историю которой читала у нас Ксения Раппопорт: убили бабушку 72 лет, мужа и жену 36 и 35 лет, и их детей — шестилетних близняшек и четырехлетнего сына. Это одна история про шесть человек.

На сегодняшний день снято более 900 историй. Сегодня я пишу текст номер 910. Если говорить о том, что таких текстов надо написать около 1200, то мы вышли на финишную прямую, как ни цинично это звучит.

— Как вы находите какую-то личную информацию о погибших, например, о тех, о которых не писали СМИ?

— Эта задача легла на плечи нашего ресерчера, Даниила Маштакова. Он выполняет титаническую работу, находя информацию о каждом погибшем: где человек вырос, где учился, работал, что любил в жизни, как погиб. Мы понимаем, насколько это sensitive area, поэтому тут важна точность, а не только эмоциональный фон. Даниил по нескольку раз перепроверяет информацию, затем сгружает ее мне — в виде текстов, данных Института социального страхования, военных или муниципальных структур. Это могут быть куски статей, отрывки интервью, воспоминания друзей погибшего в фейсбуке или инстаграме, мемориальные видео, созданные семьями погибших, — набор данных, не связанных и не структурированных.

Моя задача — сделать из этого массива текст в 700–800 знаков, который уложится в одну минуту. В некоторых случаях я провожу дополнительный фактчекинг. Мы ведь в основной массе имеем дело с ивритоязычными именами и фамилиями, а в иврите нет гласных: слово из трех согласных может произноситься тремя-четырьмя, а то и пятью вариантами. Поскольку текст будет озвучивать презентор, нужно точно знать, как именно произносится фамилия погибшего, а значит, иметь видео- или аудиоподтверждение. Чтобы его найти, я ищу репортажи с похорон, теле- или радиоинтервью: услышать, как фамилию произносит кто-то из членов семьи, человек, который наверняка ее не искажает.

На сайте проекта есть форма обратной связи, через которую к нам обращаются: «Погиб мой сын», «Убили мою дочь», «Застрелили племянника», «Убит мой друг, пожалуйста, расскажите о нём». 

Мы страшно признательны, поскольку, как правило, эти обращения сопровождаются подробной и проверенной информацией из первых рук.

Когда такие случаи стали учащаться, я разработала стандартный опросник, который нужен для более качественной и оперативной работы с текстом и поиском. Опросник частично покрывает информацию в открытых источниках и помогает ее верифицировать. Мы просим указать правильное написание имени и фамилии, поставить ударение. Просим рассказать об обстоятельствах гибели и обнаружения тела, с оговоркой «если вы владеете этой информацией и готовы ею делиться». Были те, кто отказывался сообщать такие детали: людям тяжело вновь и вновь возвращаться к этим страшным подробностям.

Члены семей посещают мемориал памяти жертв, погибших во время музыкального фестиваля Nova в результате атаки ХАМАС, недалеко от границы с сектором Газа на юге Израиля, 7 апреля 2024 года. Фото: Abir Sultan / EPA-EFE

— Если можно — про общение напрямую с родными погибших. Как вы находите слова?

— В некоторых случаях мы сами инициируем контакт с семьями. Очень редко, только когда совсем не находим информацию. Это отдельная и довольно невыносимая история. Ты общаешься с людьми, у которых оголены нервы, подбираешь слова пинцетом. К тому же, этих людей еще надо найти. Недавно я разговаривала с мамой молодой женщины, убитой на музыкальном фестивале Nova. Всё, что у нас было, — это один комментарий в фейсбуке, из которого следовало, что у погибшей была ангельская улыбка и она училась на юридическом факультете. Информация, безусловно, важная, но недостаточная. Продолжая поиски в ивритоязычной зоне фейсбука, я увидела соболезнования женщины, которая оказалась родственницей убитой. Через страницу родственницы нашла страницу мамы, увидела место работы — известный тель-авивский госпиталь. Там когда-то работала жена моего приятеля. Я обратилась к ней, она поставила на ноги всё свое медицинское комьюнити, чтобы найти контакт мамы девочки. Нашли. Обратились через подругу-израильтянку, долго объясняли, зачем именно мы хотим связаться, и в итоге получили разрешение поговорить. К моменту разговора прошло 11 месяцев с момента гибели ее дочери. Женщина позвонила мне, когда я ехала в автобусе. Ее рассказ звучал абсолютно сдержанно: «Я не смогла зайти на опознание, пошел муж. Вышел, сказал: “Да, это она. Тело не тронуто, только выстрел в голову”». Она говорила очень спокойно, а я из-за слез не могла не то что записать услышанное, а разглядеть табло автобуса, в итоге проехала пять лишних остановок.

Как не сломаться

— Сами ролики подчас невыносимо тяжелые. Вы же пишете к ним тексты почти каждый день целый год подряд. Перепроверяете детали, лично общаетесь иногда с родными… Были моменты за этот год, когда вы понимали, что перестаете «вывозить»?

— Мне не хочется, чтобы в этом прозвучало кокетство или пафос, но и сама катастрофа, и проект изменили мою жизнь, отравив ее в прямом смысле. Думаю, я в этом не одинока. История с мемориалом «7 октября» изначально накладывалась на шок от происходящего: готовя тексты, я невольно снова и снова расковыривала эту болячку. Но не было выхода. В самые тяжелые моменты я говорила себе: «Это просто буквы. Это просто ноутбук. Ты просто печатная машинка». Но дальше эта «печатная машинка» вынуждена, к примеру, смотреть видео, где 90-летняя бабушка оплакивает двух внуков-двоюродных братьев, один из которых — солдат ЦАХАЛ — убит в битве за кибуц Реим, а второй в это же время был застрелен, когда танцевал на фестивале в полутора километрах от своего брата… Меня снова накрывало.

Очень болезненным было осознание страшного унижения, которому подверглась страна. Пощечина нашей армии, нашей разведке, пощечина имиджу непобедимого Израиля, которым мы так гордимся. Это отдельная большая боль.

Ощущение катастрофы от гибели людей многократно усиливалось ощущением стыда. Понимаете, это нельзя сравнить с терактом, когда шахид подрывает себя в автобусе: предотвратить точечную активность врага практически невозможно, но Израиль справляется с этим — иногда более, иногда менее успешно. Увы, одиночные теракты были и будут — вспомните недавний, в Яффо. Но такого массового побоища, такой резни, как 7 октября 2023 года, не было никогда. Это страшный удар.

Поэтому, если говорить лично обо мне, пришлось нарастить слоновью кожу. Пишу тексты и повторяю: «Ты — машина, ты — машина». «Убита выстрелом в голову», «застрелены в постели», «выживших добили из автоматов», «сожжена заживо», «отрезанную грудь пинали, как футбольный мяч» — надо иметь силы, чтобы писать эти слова. И силы находятся, потому что, в конце концов, это работа, которую ты взял на себя и обязан сделать.

Самым тяжелым моментом для меня, как ни странно, стало «чтение вслух». Я уже упоминала, что мы сначала снимали только израильских спикеров, у которых нет проблемы произносить названия кибуцев и городов, топонимы и фамилии: люди, владеющие ивритом, правильно ставят ударения. Когда же я стала готовить тексты для российских чтецов (в Москве в числе первых снялись Ксения Раппопорт, покойный Лев Рубинштейн, Вениамин Смехов), то вдруг поняла: а вдруг они скажут ки́буц, а не кибу́ц? Не будут знать, как правильно — Рейм или Реим, Беэри или Бэри (названия кибуцев на юге Израиля.Прим. ред.). Я поняла, что ошибки будут резать ухо израильской аудитории. Стало ясно, что нужно начитывать звуковые гайды на диктофон и отсылать чтецам, чтобы они прослушали их перед съемкой. И вот когда я впервые прочла вслух то, что сама написала, — стала просто рыдать. Диктофонная запись удалась только раза с пятого.

Что дальше

— Почему в роликах вы не переведете субтитры на английский язык?

— Нам часто задают этот вопрос. На это существует совершенно банальный ответ: для привлечения аудитории мы привлекли к проекту узнаваемых «русских» звезд. Человеку англоязычному мы сначала должны будем объяснить, кто эти люди. Почему просто не показать фотографию убитого и не рассказать за кадром его историю? К сожалению, использование наших «медийных» лиц для экстраполяции этого проекта в англоязычную среду не имеет никакого смысла.

Хотелось бы, конечно, привлечь зарубежных звезд. У нас снялся Марк Иванир, блестящий голливудский актер, говорящий по-русски. Мы связывались с несколькими голливудскими продюсерами, чтобы сделать несколько роликов с ведущими англоязычными актерами. Но есть проблема: леволиберальная повестка, охватившая, в том числе, и Голливуд. Несколько продюсеров нам прямо сказали: вряд ли кто-то из крупных звезд согласится на открытую поддержку Израиля. Да, Майкл Дуглас приезжал сюда и бродил по площадке фестиваля Nova среди портретов убитых, но нам, к сожалению, не удалось выйти на связь. Может быть, возможность его снять еще представится. В Израиле живет Квентин Тарантино. После событий 7 октября он упаковывал гамбургеры для солдат ЦАХАЛ, но вскоре перестал участвовать в мероприятиях, связанных с этой трагедией. Вот почему мы пока делаем проект только на русском. Пока.

Прохожие смотрят на фотографии 101 израильских заложников, удерживаемых ХАМАСом в секторе Газа, спроецированные на стены Старого города Иерусалима, 6 октября 2024 года. Фото: Abir Sultan / EPA-EFE

— Ивритоговорящая аудитория Израиля, та, которая понесла основные потери, знает о вашем проекте?

— Бывает, что нам пишут с благодарностью семьи убитых-израильтян, люди, не знающие русского языка, — им о проекте рассказали их русскоговорящие знакомые-друзья-коллеги, увидев историю погибшего.

— Кто помогает воплотить проект в жизнь — ведь регулярные съемки, монтаж в течение года наверняка требуют затрат? Или вы справляетесь сами?

— Это независимый проект: за нами не стоит никакая коммерческая, политическая или государственная организация. Но любой виртуальный проект требует реальных денег: хостинг и поддержка сайтов, ведение страниц в социальных сетях. Модерирование. Ресерч, обработка, монтаж и ежедневная публикация роликов — это практически работа full-time, и людям, которые этим занимаются, надо кормить семью. Изначально всё делалось на свои деньги, на деньги мужей и друзей. Потом появились доноры. Их имена перечислены на нашем сайте. Есть люди, сделавшие довольно большие пожертвования, но просившие сохранить анонимность. Мы собираем деньги несколькими способами, помимо беготни с протянутой рукой и дерганья за рукав состоятельных знакомых. После запуска проекта провели благотворительный концерт «Живем и помним» — все средства от продажи билетов пошли на оплату технологической рутины: аренды студий и оборудования, работы операторов. 6 октября 2024 года провели еще один подобный концерт в театре «Гешер» — с участием Андрея Макаревича, Анатолия Белого, Максима Леонидова и других известных исполнителей. 

Все средства от продажи билетов снова пойдут на поддержку мемориала. Это даст нам возможность провести еще несколько съемочных сессий и завершить проект.

Вы его закроете на цифре 1200?

— Нас часто спрашивают: почему вы делаете истории только про тех, кто погиб 7 октября 2023 года? А как же те, кто погиб на следующий день? Через неделю? Нет. С самого начала было принято решение делать мемориал одного дня. Человек, погибший 8 октября 2023 года, не попадает в нашу историю, просто потому что иначе пришлось бы делать летопись всей войны «Железные мечи» (так называют наземную операцию ЦАХАЛ в секторе Газа, которая началась после событий 7 октября 2023 года.Прим. ред.). Да, это чисто формальный подход, но иначе мы бы не справились ни морально, ни финансово, ни технологически. Мы хотим рассказать истории убитых в один конкретный день, 7 октября. Работа продолжается, поскольку процесс идентификации еще идет: те, кто были сожжены до белого пепла, могут быть поименованы только в результате анализов ДНК и других сложных процедур. Зубные коронки и прочие останки еще находят, новая информация о погибших появляется постоянно. Думаю, что мы не закроем тему до тех пор, пока государство официально не скажет: все тела идентифицированы, все убитые поименованы. Когда страна подведет этот страшный итог, сможем подвести его и мы.